Мечты Михаила Шуфутинского

— Мой отец, кроме того, что был настоящим солдатом, офицером, прошедшим всю войну, был еще очень музыкальным человеком. Я рос под музыку: отец играл то на трубе, то на гитаре. После войны он учился в медицинском институте. У нас часто собирались его друзья — студенты и пели такие песни как «Таганка»… Тогда это был андеграунд: запрещено, а значит — модно. Под эти песни я засыпал. Когда мне исполнилось шесть лет, я стал учиться играть на аккордеоне. Это был красивый трофейный аккордеон, мне очень нравились его желто-перламутровые клавиши. Потом в музыкальной школе пришлось осваивать «рабоче-крестьянский» баян: аккордеон там был запрещен, поскольку считался буржуазным инструментом. Вот так я встал на музыкальный путь. Позже, когда стал играть на фортепиано, увлекся джазом. И как сумасшедший по ночам слушал «Голос Америки». Засыпал под него и просыпался. Я был влюблен в голос ведущего программы о джазе, он был настолько мощный…

— Уже тогда чувствовали, откуда вольный ветер дует. Скажите, вы не задумывались над тем, что все могло сложиться иначе? Верите в судьбу, предначертания?

— Вообще, я по опыту вижу, что есть какие-то знаковые вещи. Знаете, когда я собрался эмигрировать, и мы ждали возможности получения документов на выезд, мне стали сниться всякие сны. Понятно, что тогда наши мысли были заняты только тем, что будет там. Что было здесь — ни для кого не секрет, а вот что будет в новой жизни — это вопрос. И мне снилось, что я выхожу на сцену в каком-то длинном костюме бронзового цвета и пою. И почему-то я похож на Демиса Русосса…. Но я не уверен, что моим предназначением была именно музыка. Потому что в какие-то жизненные периоды я брался за разные вещи, и они у меня хорошо получались. Думаю, что если бы очень захотел, то мог бы стать хорошим… поваром, например.

— Или «электронщиком». Знаю, что это был шанс стать «правильным американцем».

— Просто тогда надо было приобретать специальность в Америке. И мне по-дружески так сказали: «Вы музыкант? Но у нас столько музыкантов! Люди приезжают в Америку и переучиваются на программистов». А мне в 32 года было уже поздно меняться. Хотя можно. Я знаю людей, которые в моем же возрасте пошли учиться и через 10 лет стали настоящими американскими докторами. Мне сказали: «Мы вас отправим на курсы электроники». Курсы электроники у них – это сидеть за конвейером и паять детали. Одну деталь отпаял, другую припаял. Платили 120 долларов стипендии в неделю, значительные для нас в то время деньги. К тому же это была прекрасная возможность выучить язык. Но я прекрасно понимал, что не буду сидеть за конвейером и паять эти детали. Потом я сам себе засадил паяльник в руку. Потому что уснул: до 4-ех часов утра в ресторане работал, а утром в 7 часов надо было ехать паять. Рана оказалась глубокая, было больно, и я сказал: «Все. Конец электронной карьере»

— Короче, можно сказать, что благодаря паяльнику вы стали профессиональным исполнителем.

— Я никогда не мог представить себе, что буду певцом. И знаете, я и не считаю себя певцом. Но по специальности я все-таки певец. Однажды лет двадцать назад в одном американском банке у стоящего передо мной молодого человека с длинными волосами спросили, кто он по профессии. И он ответил: «I am rocksinger». И вот только тогда я понял, что «rocksinger» – это, оказывается, специальность. Потом, когда моя первая пластинка в Бруклине произвела фурор, я почувствовал, что именно этим и должен заниматься. Я был нужен этим людям. Ведь русскоязычная музыка была на очень низком уровне, из Советского Союза ничего не доходило. Были лишь переписанные по 150 раз мелкими лавочниками какие-то непонятные кассеты. И это подтвердилось гораздо позже. Живя в Лос-Анджелесе и будучи уже отцом двоих детей, имеющий уже определенный успех, я поступил в университет на факультет, где изучали технику написания музыки для кино. Там был профессор, известнейший композитор, написавший много хорошей музыки для телевизионных сериалов. В 6 часов утра он имел привычку гулять по набережной, потом шел в кафе «For seazons». Он всегда говорил студентам: «Кто хочет, завтра я там, приезжайте на завтрак». И вот я приехал с ним поговорить один раз, потом еще…. И как-то мы с ним оказались расположены друг к другу. Я ему рассказал о себе, принес несколько кассет, он их послушал, задал мне несколько вопросов и сказал: «Тебя в твоей стране знают? Вот — твоя специальность, этим ты и должен заниматься. Если ты востребован, развивай это».

— Даже президент Путин, еще, правда, не будучи президентом, сказал в телевизионном интервью, что слушает Шуфутинского. Вы знаете об этом?

— Я прочитал об этом в газете «Аргументы и факты». Тогда еще упоминать мою фамилию там не было позором (смеется). Конечно, мне было приятно. Приятно, потому что это подтверждает мое мнение о том, что я спел неплохие песни. Думаю, что сейчас Путин меня не слушает, он, наверное, Моцарта слушает. Точно знаю, что Анатолий Собчак любил мои песни. Помню, когда мы с ним познакомились, я был очень восторженным человеком. Я тогда прервал гастроли в Харькове и прилетел в Питер, чтобы поздравить с сорокалетием Александра Розенбаума. На банкете я увидел Собчака, подошел и сказал, что очень им восхищаюсь. На что он ответил: «Вот как раз я-то вами давно восхищаюсь, а моя супруга без вас не встает и не ложиться спать». Что касается президента, то я даже не знаю: хорошо это или плохо, если он тебя слушает. Наверное, хорошо.

— Михаил Захарович, один очень богатый человек сказал мне, что западное бизнес-сообщество до сих пор считает наших отечественных бизнесменов чуть ли не папуасами. И западная бизнес-элита никогда не примет и не будет общаться на равных с нашей бизнес-элитой. Вот если это так, то в этом смысле за родину обидно?

— Западная бизнес-элита их принимает, потому что деньги решают все. Что касается меня, то в Америке я общался со многими обыкновенными людьми, и они очень хорошо ко мне и ко всем относились. Американцы вообще хорошо ко всем относятся. Они же сами иностранцы. Они обязательно скажут тебе: «Какой у вас интересный акцент». И когда ты говоришь, что это русский акцент, они тебе отвечают: «О, my grandfather from киевская губерния». Они сразу начинают искать какие-то точки соприкосновения. Что касается бизнесменов, то такое отношение к ним есть. По той простой причине, что они слишком быстро разбогатели. И еще, я никогда не видел в Америке ни одного богатого человека, бизнесмена, который бы так, как наши, сорил деньгами направо и налево, чтоб все видели. Американцы так себя не ведут. Они тяжело работают и ценят деньги. Они считают, что это некрасиво и неправильно — выставлять напоказ свое расточительство. Видя это, американцы думают, что русские бизнесмены этими деньгами не дорожат, не понимают им цены. Значит, они им легко достались: были украдены или нажиты нечестным путем. Такое поведение в Америке встречается у иранцев, к примеру. Он сам не богат, но его родители купили ему сеть ресторанов, и вот он на Феррари обязательно с девчонками – моделями приезжает в модный клуб, туда – букет роз, туда — «Дом Периньон», сюда «Чивас Роял Салют».

— А вы обращаете внимание на марки, брэнд? Например, при выборе одежды? Не кажется ли вам, что наши люди особенно подвластны навязыванию — иной раз попадаешь в «приличное» общество и оказывается, что на каждом втором рубашка от «Brioni».

— Нет, для меня не важно, какой марки эта рубашка. Главное — как я в ней выгляжу. Мне нельзя ничего навязать, но меня можно заинтересовать. И я, знаете ли, не ношу рубашек и ненавижу галстуки. Вчера был на свадьбе своего друга в Метрополе, где собирался бомонд, и мне пришлось надеть смокинг и бабочку. С этой бабочкой я чувствовал себя очень неловко. Я понимаю, что «Brioni» делает хорошие рубашки, понимаю, что если мне будет нужен консервативный костюм, то я пойду и куплю его у «Brioni». Но я люблю другую одежду, удобную. И вместо того, чтобы надеть смокинг, я бы с удовольствием надел блейзер. А костюмы я шью у хорошего портного в Голливуде, у него в Беверли Хиллз своя мастерская. Он, кстати, выходец из России, хорошо там развернулся. Шьет для таких людей как Дастин Хоффман. Он «высаживает» костюмы прямо по человеку. И мне это очень нравится, поскольку фигура у меня не стандартная: я то худею, то толстею. В его костюмах чувствую себя очень удобно. А там у него нет бирки: бриони, не бриони. Он вообще ничего не ставит. Долгое время я любил одежду от одного известного в Америке черного дизайнера, который разрабатывал модели для хип-хоп артистов, для арэнби. Сегодня он занят в телевидении, в клипах, поэтому его линия больше не существует. Остались только некоторые дочерние линии. Я там покупаю одежду, джинсы…. Вот такие джинсы, к примеру.

— Классные джинсы. Такой свободный покрой, много деталей.

— Такие мне нравится. Магазин называется «Metropolis». Он есть в Лос-Анджелесе и в Нью-Йорке.

— Михаил Захарович, тот же очень богатый человек выдал такую красивую фразу: «Богатство – это когда у тебя кончаются мечты». Т.е, мечтал яхту купить – купил. И так далее. Вот с этой точки зрения вы считаете себя богатым человеком?

— Я не думаю, что богатство – это когда у тебя кончаются мечты. Думаю, что богатство – это когда ты чувствуешь себя независимым и имеешь возможность сделать себе или другим жизнь более комфортной или более приятной.

— А вот так чувствовать себя можно, будучи небогатым человеком?

— Когда у тебя нет возможности подарить сыну или дочке автомобиль или квартиру? Думаю, нет. И если мои представления простираются до подарка близкому человеку автомобиля или квартиры, то у человека богатого по-настоящему они, наверное, других размеров. Он считает: «Ну, я могу купить этот автомобильный завод своему сыну, пускай он там занимается этим бизнесом, если ему так нравится». Я небогатый человек, потому что у меня нет никакого бизнеса. Но я человек обеспеченный, чувствую себя уверенно, у меня есть все, что нужно. И я не избалованный, потому что прошел в жизни бедность. Сегодня я ценю те деньги, что зарабатываю, и мне очень нравится их тратить.

— А у вас есть мечта, которую можно купить за деньги? Например, вы мечтаете о необитаемом островке, а купить не можете.

— Лучше уж обитаемый. Я вот мечтал бы, чтобы у меня было достаточное количество собственных денег для того, чтобы сделать в России «Гремми». Настоящий, как это делается в цивилизованных странах, а не такой, как здесь все происходит. Создать альтернативную музыкальную организацию, которая поощряла бы открытое честное искусство. Но это возможно при наличии очень больших денег. Иначе все обречено.

— Поискать спонсоров не пробовали?

— Спонсоры – это серьезный вопрос. Знаете, никто не считает и никто не может себе представить, что мне могли бы понадобиться спонсоры. Один мой знакомый богатый человек говорит: «Это счастье, что все думают, что ты сказочно богат! Это счастье! Это очень здорово». Я, правда, пока не понял — почему…

— Скажите, на российских радиостанциях расширились рамки формата для Михаила Шуфутинского? Судя по тому, что песню «Соло» сегодня крутят даже на Русском радио, то расширились.

— Знаете, раньше, до 98 года я был везде, в том числе и на Русском радио. И на том же ОРТ я был не на бис, а назло. После кризиса все поменялось. Пришли другие люди, начали менять политику, и я перестал там существовать. Постепенно рамки для меня сузились, но появилось радио «Шансон», где я оказался значимой фигурой. Но я ни к какому формату себя не причисляю.

— Но вас называют «Король русского шансона».

— Назвать можно как угодно. Я отношусь к этому так: хорошую песню никакой формат не испортит. Люди слушают песню и не задумываются: а в каком она формате? Им или нравится или нет. Мой формат не расширился и не сузился. И у меня на удивление широкая аудитория: и молодая и пожилая. В основном меня, конечно, любят люди обеспеченные, бизнесмены. Они часто приглашают меня на всякие серьезные корпоративные мероприятия, связанные, к примеру, с авиакомпаниями…. Почему-то считается, что пригласить меня вроде как престижно. Должен вам сказать, не могу отрицать, и не буду скрывать, что я этим пользуюсь. И моя ценовая политика достаточно жесткая. Но, тем не менее, мне очень дороги те люди, которые покупают билет за 50 рублей и приходят на мой концерт. Я слышу, как они подпевают, угадывают песни по вступлениям. Я зарабатываю меньше денег, но любовь этих людей мне особенно дорога. Что касается песни «Соло». Мне отрадно, что я не приложил никаких усилий для того, чтобы песня попала в эфир «Русского радио». Люди годами разрабатывают целую политику, чтобы туда попасть. Мы одно время тоже думали об этом. Потом я понял, что мое отсутствие там никак не влияет на мою деятельность. И если меня нет на «Русском радио», значит, я там не интересен. Поэтому и они мне тоже не интересны. И вдруг моя песня там звучит. Просто принесли диск, он попал на стол к генпродюсеру, тот сказал, что это хит, и его сразу поставили в эфир. Знаете, еще мне кажется, что сегодня наступает время, когда серьезные песни тоже нужны. Я ничего плохого не хочу сказать о Данилке, но нельзя одной Сердючкой заполнять эфиры. Хотя это по-своему талантливый, необычный человек. Недавно один мой товарищ, очень знаменитый композитор, сказал: «Представляешь, передо мной на концерте выступал Данилка, и ему заплатили в три раза больше, чем мне!» А я ему говорю: «Скажи, а что ты за последние пять лет создал такого, что всколыхнуло всю страну?» А он вот дурку свою прогнал, и всем почему-то понравилось. Но я думаю, что сегодня становятся востребованными песни, отягощенные смысловым содержанием. Та же «УмаТурман», которая придает значение смыслу, словам…, там есть определенная нестандартная палитра. Мне это нравится. А на фабрике не может произведение искусств создаваться. Если бы Фаберже сделал конвейер, фабрику, то эти его произведения не имели бы такую ценность.

— В каждом доме по яйцу…

— Такой пример простой. В Греции на гастролях нас повезли на фабрику, которая выращивает искусственный жемчуг. И вот он вроде бы как красивый…. Хозяйка этого завода, очень милая женщина, подробно объясняла, как происходит этот процесс. Но все равно, их много там, жемчужин, они все красивые, но они — не настоящие. И я никогда не почувствую ценности такой вещи. Потому что она поддельная, клонированная.

— Давайте поговорим о смысле ваших некоторых песен. Скажите, что романтичного в любви зека и девушки с воли?

— Это жизнь. А как Эдит Пиаф пела о любви бармена и проститутки? Он обожал ее, она приходила в бар на работу, снимала клиентов, после работы бармен ее ждал, и они вместе шли домой. Это драма, жизненная трагедия. Если ты артист, почему не поднять такую тему, от которой у людей мурашки по телу бегают? Она никому не интересна и не важна?

— Но вы согласны с тем, что именно лагерная тема очень близка нашему народу?

— Да, согласен. Потому что российский народ – многострадальный. Игорь Бунич, писатель, сказал потрясающую вещь: «Мы находимся на изломе пятисотлетней войны народа и государства». Войны, понимаете? Между народом и государством. Русский народ мордовали на протяжении пятисот лет. И на протяжении пятисот лет идет эта война. И народ, измордованный, не получающий сегодня зарплату, пьет отраву и прожигает себе кишки, потому что нет денег на просто водку, чтобы выпить ее и забыться. Народ уничтоженный полностью! И что удивительно, у наших людей по-прежнему существует душа и мораль.

— Недавно я прочитала такую интересную вещь у Виктора Ерофеева. Однажды он беседовал с тибетским монахом, и тот сказал ему, будто бы в Россию реинкарнируются души преступников, отбросы общества и несут наказание русской жизнью, которое наполнено живописной борьбой и преодолением препятствий. Но жизнь их при этом получает настойчивый смысл. И главная миссия русского народа – миссия глубокого внутреннего перерождения в этой мировой зоне. Может быть, этим объясняется приоритетная роль блатной психологии в целом по стране?

— Да? Интересно. Есть разные представления. Некоторые говорят, что дьявол над этой частью земли летает без конца. Я не знаю. Что касается последних 50-ти или 60-ти лет жизни этой части земного шара, то тут сто процентов сказывается плодотворная работа партии и правительства, которое уничтожало людей любыми способами. Они уничтожали их самолюбие, их мнение, их способность мыслить, забивали людей в горлышко бутылки. Первое, что усваивал родившийся здесь человек — что есть двойная жизнь, двойные стандарты. С детства человек приучался лгать. И эта ложь выражалась во всем. Поэтому до сих пор еще в наших людях что-то такое есть. Люди есть люди. Преступники тоже люди. Просто они морально уничтожены.

— Еще после разговора с тем монахом Ерофеев, естественно, иронизируя, делает вывод, что женщины в нашей стране – это, видимо, души бывших проституток. Иначе, почему у нас так «много красивых и легкодоступных женщин».

— Смешно. Я не знаю. Думаю, что российские женщины более чувствительны, чем женщины западной формации. Может быть, поэтому многие из них более охотно идут на контакт. Вообще очень сложно говорить о женщинах. Это такой глубокий вопрос…

— Михаил Захарович, «Играл скрипач» — классная песня. Ее написал Александр Полярник, человек, просуществовавший значительную часть своей жизни в местах не столь отдаленных. Как вы вообще о нем узнали?

— Здесь, в офисе, я искал хорошую папку для документов и случайно нашел такую толстую тетрадку. Она лежала в шкафу среди прочих таких же несколько лет. Это было письмо ко мне, которое он писал в тюрьме на протяжении многих лет. Я начал его читать и пришел в себя только через полтора часа. В письме был указан его телефон в Череповце, я сразу же позвонил ему и говорю: «Здрасьте, это Шуфутинский». А он: «Это белая горячка». Через три дня они с братом приехали сюда полностью готовые. В поезде всю ночь пили, потому что не могли оправиться от чувств. Сашку Полярника носильщик потом вез по перрону на тележке. Он, безусловно, очень талантливый человек. Талантливо сформировался в тюрьме. Когда человек находится в стадии тяжелых жизненных переживаний, то произведение рождается искреннее, полноценное. Хотя «Играл скрипач» он написал, когда ему было 14, он еще не сидел. Лагеря их, конечно, сломали. Первый брат сидел 18, второй 9 лет. А началось все с того, что они побили милиционера, когда еще были 16-летними пэтэушниками. В Питерском подъезде курили, была зима, холодно, зашел выпивший милиционер, начал им там уши крутить, отбирать папиросы. Они его засунули в старую детскую коляску, толкнули, и он поехал по снегу, пьяный. Их потом обвинили в нападении на представителя власти с целью ограбления. И сразу в колонию. С этого все и началось.

— А вы боец? Можете, как, например, Александр Новиков публично обвинить желающих узаконить однополые браки в безнравственности, вызвать на «дуэль»?

— Я могу сказать свое мнение, но никогда не буду публично по этому поводу выступать и гневно протестовать, потому что эта тема достаточно сложная и мало меня волнует. У Саши Новикова свой взгляд на тему и ему важно высказать его публично. С этой темой я бы к Соловьеву в эфир не пошел. Гневный протест не для меня. Понимаете, завтра мы все превратимся в горстку пепла: и они и я. Независимо оттого, что я сказал, или не сказал. Я не боец. Но я могу держать удар.

— На сегодняшний день имеются какие-то нереализованные желания?

— Конечно, я бы много чего хотел сделать, но вряд ли это произойдет. Есть желания, которые относятся к разряду в принципе возможных. Например, я увлекся скоростной ездой на автомобилях и даже являюсь почетным членом американской гоночной команды. Конечно, я никогда не стану автогонщиком, но процесс мне нравится. На тренировках езжу на таких спортивных «поршах», которые развивают 225 км в час. Но я больше 170 — 180 не выжимаю, надо опыт иметь. Единственное, что неудобно: туда, чтобы залезть, нужно пополам согнуться. Но это ерунда в сравнении с тем адреналином, кайфом, который ждет тебя впереди.

— Ну и последний вопрос. Это про таких как вы говорят self made man?

— Self made? Я сам себя сделал, конечно.

Наталья Насонова, «Дни.ру».
Шансон.Инфо