Русский Шансон — исчезающий Блатняк

Русский Шансон — исчезающий Блатняк

Термин «блатняк» столь же многослоен, как и «попса». Особенно сейчас, особенно у нас. Эти слова давно уже не относятся исключительно к музыке и тем более ничего не объясняют — скорее уж определяют стиль жизнь и мироощущение того или иного индивидуума. Люди попсовые и люди блатные окружают нас повсеместно, и ничего с этим не поделаешь.
Советская идеология неоценимо услужила «блатняку», приписав к этому жанру, помимо традиционной тюремно-криминальной лирики, десятки талантливых произведений и их не менее талантливых авторов. По сути «блатняк» стал составляющей частью контркультуры, существовавшей параллельно официальной, и вышел далеко за пределы «Мурок» и «Таганок».

Но новая эпоха все расставила по местам. Как ни спасались сегодняшние пропагандисты «блатной культуры», изобретая туманные ярлыки вроде «городского романса» и «русского шансона», шила в мешке не утаишь. Благородной ореол исчез. Сведущие беспристрастные граждане прекрасно разобрались: Вертинский, Дмитриевич, Высоцкий, Северный, Галич, Алешковский (хотя последний и не пел) — одно, а Жаров, Круг, Алмазов, Медяник — совсем другое. Кроме нескольких употребляемых жаргонных словечек, ничего общего у этих категорий исполнителей нет. И аудитория у них принципиально разная. По интеллекту, воспитанию, мироощущению.

Рекорд-лейблам, радиостанциям, продюсерам, исполнителям, сделавшим ныне коммерческую ставку на «блатную» продукцию, в моральном плане оказалось нелегко. Никому ведь не хочется (даже если это неплохо кормит) заниматься примитивным потрафлением плебсу. Хочется хоть чуточку казаться частью искусства. И «попсе» хочется, и «блатняку». Хочется вещать о традициях, исторических корнях, преемственности, корифеях жанра, тенденциях, а не выглядеть брутальной самодеятельностью, выструганной топором.

Нынешнему «русскому шансону» однако ж явно не светит причисление к серьезно анализируемому жанру. Остается разве что укрепляться за счет нашей особой эстрадной прослойки — увядающих цветов российской поющей эмиграции. Но укрепление сие сомнительно. В чем лишний раз убедило венчавшее ХХ век в столичном «Олимпийском» мероприятие под двусмысленным названием «Звездная пурга».

Даже предновогодней, готовой к всевозможным празднествам и развлечениям Москве не особо приглянулось (зал заполнился максимум на 2/3) гала-представление с участием теперешних звезд криминальной «душевной» песни к которым присоединились фигуры гремевшие когда-то в массах: Гулько, Лебединская, Сичкин, Успенская, Шуфутинский, Токарев.

Надо же, еще в 90-м усатый Вилли, прилетевший из-за океана к соотечественникам, слышавшим его только на кассетах, триумфально собирал стадионы и хором с публикой распевал свои «Небоскребы, небоскребы…», «Рыбалку», «С добрым утром, тетя Хая!» и т.д. Однако эффект ранней гласности и перестройки давно улетучился, и кабацким артистам пора возвращаться в адекватную им среду. Кабак, кстати, слово вовсе не уничижительное, просто иногда очень емкое и точное. В нью-йоркских «Кавказе», «Одессе», да и в кое-каких российских ресторанах и клубах еще вполне сгодятся «У нас на Брайтоне веселая житуха…», «Новый Уренгой», «Владимирский централ», «Ушаночка» и др. Но устраивать альтернативный «Максидром» с песнями типа «У нас с братаном на двоих четыре ходочки» или «…А я мечтаю спрыгнуть с зоны на барак…» попросту нелепо.

Лучшие образцы «русского шансона» сделались частью литературного и музыкального наследия, сегодняшние поделки — удел маргиналов и непритязательной публики. А в широком смысле «блатняк», гм… не умер, нет. Он исчез.

Михаил Марголис, «Новые Известия» — специально для Граней.Ру